Новый спектакль Льва Додина обращает на себя внимание прежде всего актерским составом. Елизавета Боярская и Данила Козловский в роли влюбленных Луизы и Фердинанда. Ксению Раппопорт, более пяти лет не появлявшуюся на петербургской сцене в новых ролях, здесь мы видим в качестве соперницы Луизы, леди Мильфорд… Впрочем, Додин еще никогда не был замечен в попытках взвинтить интерес публики за счет «медийных» лиц.
Напомним сюжет. Любовь двух молодых людей из разных социальных сословий — Фердинанда, сына президента (чиновника высокого ранга при дворе немецкого герцога), и Луизы, дочери бедного учителя музыки, — становится неприятной помехой в карьерных планах президента, намеревающегося женить сына на леди Мильфорд, любовнице своего патрона. Влюбленные пытаются противостоять, но сеть интриги стягивается все туже, что приводит к их гибели.
Казалось бы, нет ничего более чуждого друг другу, чем романтический пафос Шиллера, героический индивидуализм, сдобренный наивной просветительской верой в возможность нравственного перевоспитания власть имущих, и неизбывный пессимизм Додина, не раз доказывавшего, насколько иллюзорны и свобода, и нравственный императив, на примере «Бесов» и «Повелителя мух». Но пессимизм, как ни странно, оказывается главным инструментом его режиссуры. Под цензурные ножницы попадает не только большинство патетических тирад Фердинанда, но и все те сцены, которые хоть сколько-то намекают на возможность нравственного перерождения тиранов и их сообщников. Пафос оставшихся предельно травестирован. Фердинанд пытается воззвать к совести леди Мильфорд, а оказывается в ее объятиях. Даже о своей любви к Луизе ему приходится сообщить леди Мильфорд в коротких паузах между страстными поцелуями. И если героиня Шиллера скорее была жертвой, то героиня Ксении Раппопорт — орудие системы, стильное, изящное, отточенное. Эта придворная балерина, зависающая в балетных поддержках президентских секьюрити — холеных молодчиков с микрофоном в ухе, ведет свою игру с оттенком небрежности и скуки. Рассказ о невзгодах, приведших ее в постель герцога, перемежается усталыми вздохами: кажется, ей не в первый раз приходится разыгрывать трогательный сюжет.
Герой Данилы Козловского с его нервной взвинченностью, тремолирующим голосом и патологической доверчивостью — фигура едва ли не комическая. Чего стоит сцена, в которой он грозит отцу, оскорбившему Луизу, десертным ножичком. Рядом с ним Луиза, какой ее играет Боярская, кажется и старше, и опытнее. Несогласие стать орудием интриги президента — не жертва и не предательство, а трезвое осознание их с Фердинандом обреченности. В итоге инфантильная ярость Фердинанда не находит ничего лучшего, как обратиться на Луизу.
Если в чем-то режиссура Додина и уязвима, то как раз в той очевидности, с какой сразу понимаешь, что партия влюбленных проиграна. Луиза и Фердинанд еще живы, а их тела уже уложены на столы «прозекторской», где их с холодным любопытством изучают президент и секретарь Вурм.
Как водится, «злодеи» получаются более фактурными. Ксения Раппопорт играет комедиантку Мильфорд с легким намеком на женщин-вамп Маргариты Тереховой. Интриган Вурм (филигранная работа Игоря Черневича) так нелепо-отчаянно влюблен в Луизу, что все время забывается и едва не расстраивает собственную игру. Игорь Иванов (президент Вальтер) берет зал всесокрушительным обаянием цинизма.
В отличие от Бархатова, актуализировавшего сюжет, спектакль Додина строго академичен. Мизансцены кажутся прочерченными по линейке, аскетичная цветовая гамма (черные сюртуки мужчин и кремовые платья дам) только в финале расцвечивается рубиновым пятном отравленного лимонада, растекающегося по белой скатерти. Партитура сдержанно-чувственных ласк Луизы и Фердинанда кажется по-балетному выверенной. Пустая изначально сцена, холодная, как морг, в финале перекрывается столами. Президентская рать красавчиков секьюрити (они же — ресторанная обслуга) набрасывает на них белые скатерти, расставляет массивные золотые подсвечники, приносит графины с напитками цвета крови. Столы, накрытые для будущего пиршества в честь свадьбы герцога, становятся кладбищем. Трупы Фердинанда и Луизы — то ли блюдом, то ли элементом дизайна. А в это время голос президента по радиотрансляции вещает что-то о национальном самосознании и об опоре на молодежь.
Спектакль Додина отрицает любую возможность противостояния личности. И даже не потому, что система неуязвима, а потому, что сомнительны возможности личности. Любой протест сводится к декларативному жесту, а условное добро уязвимо в силу элементарной незрелости чувств и отношений.